Стихи грустные

Скучная картина!
Тучи без конца,
Дождик так и льется,
Лужи у крыльца…
Чахлая рябина
Мокнет под окном;
Смотрит деревушка
Сереньким пятном.
Что ты рано в гости,
Осень, к нам пришла?
Еще просит сердце
Света и тепла!

Все тебе не рады!
Твой унылый вид
Горе да невзгоды
Бедному сулит.
Слышит он заране
Крик и плач ребят;
Видит, как от стужи
Ночь они не спят;
Нет одежды теплой,
Нету в печке дров…
Ты на чей же, осень,
Поспешила зов?

Вон и худ и бледен
Сгорбился больной…
Как он рад был солнцу,
Как был бодр весной!
А теперь — наводит
Желтых листьев шум
На душу больную
Рой зловещих дум!
Рано, рано, осень,
В гости к нам пришла…
Многим не дождаться
Света и тепла!

Во Франкфурте
Холодно розы цветут.
В Москве
Зацветают
Узоры
На стеклах.

Наш «бьюик» несется
В багряных потемках —
Сквозь сумерки
Строгих немецких минут.

Сквозь зарево кленов
И музыку сосен.
Сквозь тонкое кружево
Желтых берез.

Я в эти красоты
Ненадолго сослан,
Как спутник
В печальные залежи звезд.

Со мной переводчица —
Строгая женщина.
Мы с нею летим сквозь молчанье
И грусть.

И осень ее
Так прекрасна и женственна,
Что я своим словом
Нарушить боюсь.

Нас «бьюик»
Из старого леса выносит.
Дорога втекает
В оранжевый круг.

Как все здесь похоже
На русскую осень.
Как Русь не похожа на все,
Что вокруг.

О путях твоих пытать не буду,
Милая! — ведь все сбылось.
Я был бос, а ты меня обула
Ливнями волос —
И — слез.

Октябрь — месяц грусти и простуд,
а воробьи — пролетарьят пернатых —
захватывают в брошенных пенатах
скворечники, как Смольный институт.
И вороньё, конечно, тут как тут.

Хотя вообще для птичьего ума
понятья нет страшнее, чем зима,
куда сильней страшится перелёта
наш длинноносый северный Икар.
И потому пронзительное «карр!»
звучит для нас как песня патриота.

Любимых никогда не обижайте,
Прощайте слабости, ошибки и грешки,
Любимых никогда не предавайте
В минуты ревности, разлуки и тоски.
Любимых не вводите в заблужденье
Холодным безучастием сердец,
И не читайте им нравоученья,
Не разобравшись подлинно в себе.
Не унижайте нежность чувств гордыней,
Несвойственной, возможно, даже вам,
Все испытанья унижением обычно
Приводят к обвинительным речам.
И не ищите идеалов в этой жизни,
Хотя, дай Бог, чтоб повстречались всё же вам,
Своих любимых из любви вы сотворите,
Она ведь самый ценный материал.

Открой окно, и свежий ветер
Твои печали унесет.
Он словно небо чист и светел,
Пусть даже это и не все…
Твои глаза полны тумана,
Безумных слез и суеты,
Но нет прекраснее обмана,
Чем жить, любить, сжигать мосты…

Падаю, падаю желтыми листьями.
Дождем по стеклу, каплями быстрыми.
Слезой по лицу - болью невидимой.
Тушь на ресницах заменяю чернилами.
Красками осени - рисовать одиночество.
Утром опять просыпаться не хочется.
Серые дни сольются в тумане.
Черным зонтом не спастись от печали.
Дым сигарет глаза застилает,
Тонкие пальцы не ощущают,
Как кофе горячий их согревает.
Сердце застыло, душа улетела.
Все словно застыло, окаменело.
Исчезают иллюзии, карты раскрыты.
Нет места мечтам о тебе в этом мире.

Зачем я выбрала тебя,
Зачем в толпе тебя узнала?
Скажи, зачем судьба моя
Свой выбор сердцу доверяла.

Заранье зная весь исход,
Тебе бесстрашно покорилась,
Не остудила жаркий пыл
И пораженья очевидность.

И я предстану пред судом,
Лицо на осуждение подставив,
И спрячу покалеченным плечом
Твою напущенную храбрость.

О как жесток ты, светлый мир,
И глух к ошибкам твой характер,
Мне не сносить тяжелый стыд -
На сотню лет с запасом хватит.

Я удаляюсь за кулисы
Как пёс с поджатыми ушами,
С такою жизнью, с такою жизнью
Я в чёрном платье обвенчаюсь.

Не смейся за моей спиной
Чужой холодною улыбкой,
Как липок паутинный крой
Моих губительных ошибок.

Одна по лестнице кирпичной
Иду, на память опираясь,
И майский снег как по привычке.
Остался на асфальте таить.

Как горек и печален вид
Согнутой тени выдох,
Досталась боль от стрел твоих.
Но боли я своей не выдам.

И спросишь ты: "Зачем, тогда,
Всё зная, ты моею стала?"
Я выдам с головой себя:
"Я просто сердцем выбирала".

Меня ты позвала в своих строках послания,
От радости взлетела в небеса душа.
И мчит меня к тебе волна в любви признания,
Лишь только ты одна простивши позвала.

И я к тебе лечу на крыльях любви нежных,
Парю я где то там в мыслях о тебе.
И всё горит во мне от глаз твоих прелесных,
И сердце так стучит от радости во мне.

Милая моя тебя я обожаю,
И в сердце у меня лишь только ты одна.
И песни я пою, и стихи слагаю,
Лишь только о тебе любимая моя.

Меня прошу ты жди, хотя я не приеду,
А затеряюсь вновь я где то по пути.
Меня моя судьба несёт по белу свету,
А так хотелось бы, прижать тебя к груди.

Прошу простить меня за глупое желанье,
Прости, что не могу теперь тебя забыть.
И помнить буду я в твоём письме признания,
И буду я в мечтах к тебе с любовью жить.

Милая моя тебя я обожаю,
И в сердце у меня лишь только ты одна.
И песни я пою, и стихи слагаю,
Лишь только о тебе любимая моя.

Встала в сияньи. Крестила детей.
И дети увидели радостный сон.
Положила, до полу клонясь головой,
Последний земной поклон.

Коля проснулся. Радостно вздохнул,
Голубому сну ещё рад наяву.
Прокатился и замер стеклянный гул:
Звенящая дверь хлопнула внизу.

Прошли часы. Приходил человек
С оловянной бляхой на тёплой шапке.
Стучал и дожидался у двери человек.
Никто не открыл. Играли в прятки.

Были весёлые морозные Святки.

Прятали мамин красный платок.
В платке уходила она по утрам.
Сегодня оставила дома платок:
Дети прятали его по углам.

Подкрались сумерки. Детские тени
Запрыгали на стене при свете фонарей.
Кто-то шёл по лестнице, считая ступени.
Сосчитал. И заплакал. И постучал у дверей.

Дети прислушались. Отворили двери.
Толстая соседка принесла им щей.
Сказала: "Кушайте". Встала на колени
И, кланяясь, как мама, крестила детей.

Мамочке не больно, розовые детки.
Мамочка сама на рельсы легла.
Доброму человеку, толстой соседке,
Спасибо, спасибо. Мама не могла...

Мамочке хорошо. Мама умерла.

Я буду маліцца і сэрцам і думамі,
Расьпятаю буду маліцца душой,
Каб чорныя долі зь мяцеліцаў шумамі
Ўжо больш не шалелі над роднай зямлёй.

Малюся я небу, зямлі, прастору.
Магутнаму Богу, усясьвету малюсь.
Ва ўсякай прыгодзе, ва ўсякую пору
За родны народ Беларусі.

Я буду маліцца да яснага сонейка:
Няшчасных, зімовых саграваць сірацін.
Прыветна, паўз гуляючы гонейках
Часьцей заглядаці да цёмных хацін.

Малюся я небу, зямлі, прастору.
Магутнаму Богу, усясьвету малюсь.
Ва ўсякай прыгодзе, ва ўсякую пору
За родны народ Беларусі.

Я буду маліцца і сэрцам і думамі,
Расьпятаю буду маліцца душой,
Каб чорныя долі зь мяцеліцаў шумамі
Ня вылі над роднай зямлёй, над табой.

Малюся я небу, зямлі, прастору.
Магутнаму Богу, уся сьвету малюсь.
Ва ўсякай прыгодзе, ва ўсякую пору
За родны народ Беларусі.

Как же сердцу-то грустно и холодно!
Как же сжалось, бедняжка, в груди!
А ему бы все вдаль, словно ласточке,
В теплый край бы хотелось идти...
Не бывать тебе, сердце печальное,
В этих светлых и теплых краях,
Тебя сгубят под серыми тучами
И схоронят в холодных снегах.

Жёлтым яблоком светит в окошко

Ошалевшая с горя Луна.

Убирайся, прошу! Дай немножко

Я побуду сегодня одна!

Ты лучом маслянисто-тяжёлым Всё обман, ерунда, разговоры... Знаю, что я ему не нужна...

Напои его там… Допьяна…

Убирайся за тёмные шторы!

Я мечтаю остаться одна!

Всё обман, ерунда, разговоры…

Знаю, что я ему не нужна…

Не тумань полуночные взоры!

Уходи, умоляю, Луна!

Не с тобою делить моё горе…

Не со мною тебе горевать…

Жёлтым яблоком спрячься за шторы!

Уходи! Дай, прошу, написать!

Сердце полнилось грустью до срока,

И уже накопилось сполна…

Я отдам её лишь своим строкам,

Как только останусь одна…

Я продолжаю свой путь,
Я продолжаю идти,
И хоть порою свернуть
Хотят сомненья мои,
И не дают мне заснуть
Опять тревоги в ночи,
Я знаю – это мой путь,
И продолжаю идти.

В дали я вижу рассвет,
Он освещает мечту,
Там я узнаю ответ,
Там получу, что хочу,
Там солнце станет светлей
И ароматней цветы,
Там будут люди добрей
Встречаться мне на пути.

И пусть не прост этот путь,
Я продолжаю идти,
В движенье вижу я суть,
Не в том, что ждет впереди,
В том, что могу в этот час
Шагнуть я ближе к себе,
Ведь каждый день – это шанс,
Что приближает к мечте.

Холодеет осеннее солнце и листвой пожелтевшей играет,
Колыхаются легкие ветки в синеватом вечернем дыму —
Это молодость наша уходит, это наша любовь умирает,
Улыбаясь прекрасному миру и не веря уже ничему.

Прошу тебя — не отводи свой взгляд,
Не закрывай души глухие шторы,
Не заставляй поставить в один ряд
Постыдные сомненья и укоры.
,
Ведь всё произошло. И в чём вопрос ?
Я не готовила тебе ловушку.
Сейчас не нужно лжи , не надо слёз..
Произошло. Прими всё как игрушку…
,
Я без тебя всё это проживу ,
Переживу, перестрадаю молча,
Но не пойму :за что и почему
Ты прячешь взгляд и праведника корчишь…

По мокрым скверам проходит осень,
Лицо нахмуря!
На громких скрипках дремучих сосен
Играет буря!
В обнимку с ветром иду по скверу
В потемках ночи.
Ищу под крышей свою пещеру —
В ней тихо очень.
Горит пустынный электропламень,
На прежнем месте,
Как драгоценный какой-то камень,
Сверкает перстень, —
И мысль, летая, кого-то ищет
По белу свету…
Кто там стучится в мое жилище?
Покоя нету!
Ах, это злая старуха осень,
Лицо нахмуря,
Ко мне стучится, и в хвое сосен
Не молкнет буря!
Куда от бури, от непогоды
Себя я спрячу?
Я вспоминаю былые годы,
И я плачу…

Он хотел описать свои чувства,
Только разум его – в небо дверца.
Передать жизнь стихами – искусство,
Прочитать их – немного согреться.
Теплоты этой цепкой, сердечной
Не хватает, хоть мысли глубоки.
Отправляясь в поход бесконечный,
Он, как прежде, не знает дороги.
Для чего ведуну карты мира,
Что содержат маршруты сознанья?
Щит и меч его – злая сатира,
Тонкий вензель продолжит блужданья.
Мастер хлёсткого, меткого слова
Расшифрует души твоей знаки.
Он, провидец, не вспомнит былого.
Он всего лишь поэт цвета хаки.

Мы встретились с тобой случайно,

Весь день, гуляли по Москве,

Ты был и ласковым и нежным,

За ручку ты меня держал,

За плечи нежно обнимал,

Зашли покушать в ресторан,

Весёлым ты был ,щедрым,

А я ,настолько очарована тобой была,

Когда, ты пригласил к себе домой,

Я отказаться, не смогла,

А утром, ты сказал мне, уходи,

Сейчас, должна жена придти,

И встреч со мною ,не ищи,

Ушла, настолько было горько и обидно,

Ну.как он мог, так поступить со мной,

Сейчас,себя ругаю, не его,

И не ему, себе я не могу простить,

Нельзя, такой доверчивою быть

Узнать о том, как ты живёшь,

Да, я может быть хотела.

Узнать о том, как ты живёшь, Да, я может быть хотела.Но мысль о том, давно уж

Улетела…

Так далёко, что не вернуться

Ей оттуда. Да и зачем?

Её я больше не заву, чтоб

В память о тебе не окунуться.

Не окунуться, не узнать,

Как ноет сердце по тебе.

Глаза похожи, как две капли,

Которые сумела распознать.

И чувство то, родства, гоню,

Гоню я прочь, чтобы

Не знать ни ненависть твою,

Ни боль, ни стиснутые зубы.

Я не скажу, что правильно,

А что совсем грешно,

Я слишком маленька,

Возможно для тебя это смешно.

Смешно и стыдно.

Всё одновременно!

И больно и обидно!

Но время лечит душу, постепенно…

Вы умрете, стебли трав,
Вы вершинами встречались,
В легком ветре вы качались,
Но, блаженства не видав,
Вы умрете, стебли трав.

В роще шелест, шорох, свист
Тихий, ровный, заглушенный,
Отдаленно-приближенный.
Умирает каждый лист,
В роще шелест, шорох, свист.

Сонно падают листы,
Смутно шепчутся вершины,
И березы, и осины.
С измененной высоты
Сонно падают листы.

Вздыхает ветер. Штрихует степи
Осенний дождик — он льет три дня…
Седой, нахохленный, мудрый стрепет
Глядит на всадника и коня.
А мокрый всадник, коня пришпоря,
Летит наметом по целине.
И вот усадьба, и вот подворье,
И тень, метнувшаяся в окне.
Коня — в конюшню, а сам — к бумаге.
Письмо невесте, письмо в Москву:
«Вы зря разгневались, милый ангел, —
Я здесь как узник в тюрьме живу.
Без вас мне тучи весь мир закрыли,
И каждый день безнадежно сер.
Целую кончики ваших крыльев
(Как даме сердца писал Вольтер).
А под окном, словно верный витязь,
Стоит на страже крепыш дубок…
Так одиноко! Вы не сердитесь:
Когда бы мог — был у ваших ног!
Но путь закрыт госпожой Холерой…
Бешусь, тоскую, схожу с ума.
А небо серо, на сердце серо,
Бред карантина — тюрьма, тюрьма…»
Перо гусиное он отбросил,
Припал лицом к холодку стекла…
О злая Болдинская осень!
Какою доброю ты была —
Так много Вечности подарила,
Так много русской земле дала!..
Густеют сумерки, как чернила,
Сгребает листья ветров метла.
С благоговеньем смотрю на степи,
Где он на мокром коне скакал.
И снова дождик, и снова стрепет —
Седой, все помнящий аксакал.

Идти, куда глядят глаза…
Пока не гаснет взгляд,
Туда, где прячется гроза
В давно знакомый ад…
Туда, где иней вместо рос
И воздух колет грудь,
Туда, где ночь не держит слез,
Залив обратный путь…
Туда, где места нет душе,
Где сбит сердечный ритм…
Где чувств пробитая мишень
Без пламени горит…
Где небо падает в песок
От тяжести молвы,
Где не стучится пульс в висок
В преддверии весны.
Где скрыты слезы между слов,
И черен ореол…
Чтоб в этом мире страшных снов
Забыть, что ты ушел…

где пески текут вдоль пляжа,
лёгкие, как наши сны,
там закат лежит, как пряжа
у волны.
ночь, когда я уезжаю,
розовая изнутри.
ты смеёшься как южане.
как цари.
так, чтобы глаза не меркли
наблюдать и ликовать.
так, что ни тоске, ни смерти
не бывать.

Все то, что сияло и пело,
В осенние скрылось леса,
И медленно дышат на тело
Последним теплом небеса.
Ползут по деревьям туманы,
Фонтаны умолкли в саду.

Одни неподвижные канны
Пылают у всех на виду.
Так, вытянув крылья, орлица
Стоит на уступе скалы,
И в клюве ее шевелится
Огонь, выступая из мглы.

Свет золотой в алтаре,
В окнах — цветистые стекла.
Я прихожу в этот храм на заре,
Осенью сердце поблекло…
Вещее сердце — поблекло…

Грустно. Осень пирует,
Осень развесила красные ткани,
Ликует…
Ветер — как стон запоздалых рыданий.
Листья шуршат и, взлетая, танцуют.

Светлое утро. Я в церкви. Так рано.
Зыблется золото в медленных звуках органа,
Сердце вздыхает покорней, размерней,
Изъявленное иглами терний,
Иглами терний осенних…
Терний — осенних.

Не о чем мне печалиться,
откуда же
слезы эти?
Неужели сердце прощается
со всем дорогим на свете —
с этим вечером мглистым,
с этим безлистым лесом…
А мне о разлуке близкой
ничего еще не известно.
Все еще верю:
позже,
когда-нибудь…
в марте… в мае…
Моя последняя осень.
А я ничего не знаю.
А сны все грустнее снятся,
а глаза твои все роднее,
и без тебя оставаться
все немыслимей!
Все труднее!

А я, на свет сегодня появлюсь,

Сегодня день для моего рожденья.

Немножечко волнуюсь и боюсь,

Впервые будет каждое мгновенье.

Впервые я заплачу и вздохну,

Впервые улыбнусь во сне кому то,

На свет в окне впервые посмотрю

И видеть мамочку мою впервые буду.

Она меня, наверное, возьмет,

Обнимет нежно, к сердцу прижимая.

И песенку тихонечко споет,

Давая грудь и, на руках качая.

А за окном будут кричать «Ура!»

Пускать шары, размахивать цветами.

И целый мир будет встречать меня

С распахнутыми настежь городами.

Пора! И я стараюсь со всех сил,

Чтобы скорей прервались мамы муки.

Но …кто железный тазик подложил?

И где врачей заботливые руки?

Как быть, я уже скоро упаду

Головку разобью о таз железный

Эй, кто-нибудь, ведь я же так умру

И будет плакать мама безутешно.

Я маме в сердце ножкой постучусь!

«Я, мама, падаю, мне подстели простынку!»

Как ножке холодно, от сердца я стужусь?

Но, почему у мамы сердце – льдинка…

Пора закругляться. Подходит зима.
Н.С.

Проснешься — и видишь, что праздника нет
И больше не будет. Начало седьмого,
В окрестных домах зажигается свет,
На ясенях клочья тумана седого,
Детей непроснувшихся тащат в детсад,
На улице грязно, в автобусе тесно,
На поручнях граждане гроздью висят —
Пускай продолжает, кому интересно.

Тоскливое что-то творилось во сне,
А что — не припомнить. Деревья, болота…
Сначала полями, потом по Москве
Все прятался где-то, бежал от кого-то,
Но тщетно. И как-то уже все равно.
Бредешь по окраине местности дачной,
Никто не окликнет… Проснешься — темно,
И ясно, что день впереди неудачный
И жизнь никакая. Как будто, пока
Ты спал, — остальным, словно в актовом зале,
На детской площадке, под сенью грибка
Велели собраться и все рассказали.
А ты и проспал. И ведь помнил сквозь сон,
Что надо проснуться, спуститься куда-то,
Но поздно. Сменился сезон и фасон.
Все прячут глаза и глядят виновато.
Куда ни заходишь — повсюду чужак:
У всех суета, перепалки, расходы,
Сменились пароли… Вот, думаю, так
И кончились шестидесятые годы.

Выходишь на улицу — там листопад,
Орудуют метлами бойкие тетки,
И тихая грусть возвращения в ад:
Здорово, ну как там твои сковородки?
Какие на осень котлы завезут?
Каким кочегаром порадуешь новым?
Ты знаешь, я как-то расслабился тут.
И правда, нельзя же быть вечно готовым.

Не власть поменяли, не танки ввели,
А попросту кто-то увидел с балкона
Кленовые листья на фоне земли:
Увидел и понял, что все непреклонно
И необратимо. Какой-то рычаг
Сместился, и твердь, что вчера голубела,
Провисла до крыши. Вот, думаю, так
Кончается время просвета, пробела,
Короткого отпуска, талой воды:
Запретный воздушный пузырь в монолите.
Все, кончились танцы, пора за труды.
Вы сами хотели, на нас не валите.

Ну что же, попробуем! В новой поре,
В промозглом пространстве всеобщей подмены,
В облепленном листьями мокром дворе,
В глубокой дыре, на краю Ойкумены,
Под окнами цвета лежалого льда,
Под небом оттенка дырявой рогожи,
Попробуем снова. Играй, что всегда:
Все тише, все глуше, все строже — все то же.

Больно, когда одинока всегда,

Некому поплакаться, обо всем рассказать.

Я поняла, жизнь не так проста.

Хочется постоянно о печали кричать.

Больно, когда кого-то внезапно теряешь,

Не знаешь куда мыслям плохим деться.

И только горькую правду ты узнаешь,

Когда настоящую боль по истине испытаешь.

Я дал разъехаться домашним,
Все близкие давно в разброде,
И одиночеством всегдашним
Полно всё в сердце и природе.

И вот я здесь с тобой в сторожке.
В лесу безлюдно и пустынно.
Как в песне, стежки и дорожки
Позаросли наполовину.

Теперь на нас одних с печалью
Глядят бревенчатые стены.
Мы брать преград не обещали,
Мы будем гибнуть откровенно.

Мы сядем в час и встанем в третьем,
Я с книгою, ты с вышиваньем,
И на рассвете не заметим,
Как целоваться перестанем.

Еще пышней и бесшабашней
Шумите, осыпайтесь, листья,
И чашу горечи вчерашней
Сегодняшней тоской превысьте.

Привязанность, влеченье, прелесть!
Рассеемся в сентябрьском шуме!
Заройся вся в осенний шелест!
Замри или ополоумей!

Ты так же сбрасываешь платье,
Как роща сбрасывает листья,
Когда ты падаешь в объятье
В халате с шелковою кистью.

Ты — благо гибельного шага,
Когда житье тошней недуга,
А корень красоты — отвага,
И это тянет нас друг к другу.

Тяжелые мысли, пора уже собраться.

Но мне теперь мешает депрессия,

Когда ты рядом - приходится волноваться,

Ко всему у меня только агрессия.

Свободный вздох, хоть на миг,

Хочу улететь навсегда,

Пролететь через кучу интриг.

Где никто не найдет, где буду лишь я.

Хочу почувствовать свободу,

Пускай не навсегда.

Как теперь исправить в душе эту ломоту?

Очагом депрессии я залита.

Ну давай же, помоги, мой милый друг,

Вытащи из этой неведомой бездны.

Из омута интриг и лжи этот круг,

Теперь мне мир и вы неинтересны.

Заморозки на почве и облысенье леса,
небо серое цвета кровельного железа.
Выходя во двор нечётного октября,
ёжась, число округляешь до «ох ты бля».
Ты не птица, чтоб улетать отсюда,
потому что как в поисках милой всю-то
ты проехал вселенную, дальше вроде
нет страницы податься в живой природе.
Зазимуем же тут, с чёрной обложкой рядом,
проницаемой стужей снаружи, отсюда — взглядом,
за бугром в чистом поле на штабель слов
пером кириллицы наколов.